Спикер, как выяснилось в наше демократическое время, очень полезная и очень непростая профессия.
В недемократическое время людей этого рода звали по-другому: председателями собраний. Работа эта была, прямо скажем, не обременительная: раздувай себе щеки, как отец русской демократии Киса Воробьянинов, позванивай в колокольчик, если шум или храп поднимется в зале, и предоставляй слово оратору по давно утвержденному списку.
Теперь председательствующему не позавидуешь. Ему надо реагировать, ему приходится формулировать, ему доводится резюмировать. И все время он стоит перед необходимостью принимать соломоновы решения, что очень-очень трудно, что почти нереально.
Лучшим, на мой взгляд, спикером всех депутатских уровней является Сергей Борисович. Я им восхищаюсь.
Но отдаю должное и Анатолию Ивановичу.
Свой неповторимый след в истории спикерства оставил Василий Иванович, после чего ушел на пенсию.
С некоторых пор ловлю себя на мысли, что слежу в основном за художественной стороной парламентских ристалищ. Политический смысл их уже не так, как прежде, занимателен. Может быть, это оттого, что все самое важное происходит за кулисами сессий и съездов, а на сцене лишь доигрываются сюжеты с предварительно оговоренным исходом.
Но нет худа без добра, и теперь на все это можно посмотреть с эстетической точки зрения.
Сознают или не сознают уважаемые депутаты всех уровней Советов, хотят они того или не хотят, но их образы, складывающиеся на телевизионных экранах, отделяются от своих жизненных прототипов и начинают жить по законам сцены.
На сцене, то бишь на публике, не играть нельзя. На ней каждый чисто рефлекторно, как бы защищаясь от удара резкого света, надевает маску, прячется за то или иное амплуа.
Маски и амплуа изготовлены театральной традицией; они — к услугам желающих. Последние выбирают их инстинктивно. Один хватается за маску победительного героя-любовника. Другой находит более приемлемым для себя амплуа простака. Третий — амплуа просвещенного резонера. Четвертый — неврастеника.
В итальянской комедии масок, изобретенной почти пять веков назад, была маска Капитана — доблестного, но ограниченного службиста.
На нашей политической сцене что ни маршал, то Капитан.
Оказывается, по части масок и амплуа наш парламентский корпус ничего нового в сравнении с комедией дель арте не изобрел.
Но далее начинается самое интересное: взаимодействие депутата-исполнителя с «приклеившимся» к нему образом.
Анатолий Иванович вносит в образ начальствующего резонера некоторое добродушие, хорошо дозированную снисходительность.
Борис Николаевич, напротив, сух и жестковат. Он свои слова и фразы не просто доводит до сведения; он их врезает в сознание внимающих ему. Каждое слово подчеркнуто отделяет от предыдущего и последующего.
Так должен говорить резонер-мессия.
Резонер-логик изъясняется иначе. Как Сергей Борисович. Или как Анатолий Александрович. Логика — их слабость. И сила. Поэтому нередко она у них становится самоценным, самодовлеющим предметом выступлений. Особенно у последнего.
Гавриил Харитонович тоже любит быть безукоризненно логичным, но опирается на другое — на здравый смысл. Никто, пожалуй, лучше него не объяснил абсурдизм наших экономических и политических порядков.
Его спичи — это, как правило, апология здравого смысла. Понятно, что ему больше всего подходит маска застенчивого простака, которую он с достоинством и носит на телеэкранах.
Николай Иванович усвоил совершенно особенную манеру: он в последнее время иначе не говорит с парламентского амвона, как с комом в горле — голос дрожит, от волнения не всегда удается согласовать падежи…
Видно, что человека глубоко обидели чудовищным недоброжелательством и фатальным непониманием.
Возможно, благодаря этому мелодраматическому эффекту союзное правительство до сих пор не пало, по крайней мере на тот момент, когда пишутся эти строки.
Наш перечень парламентских масок был бы неполным без самого живописного образа — депутата Сухова.
Он тоже простак, хотя и несколько мрачноватый.
Тоже верен здравому смыслу, но какого-то особого свойства, хотя и довольно распространенного. Его логика — это логика нормального «хомо советикус», человека, у которого в крови — зуд распределения и перераспределения.
Образ Сухова носит трагифарсовый характер. Он выступает от имени простого советского люда в защиту идеологических догм, которые как раз и привели этот же люд на край катастрофы.
Но Сухов еще и человек театра: он знает цену сценическому эффекту. В один из последних дней сессии он вышел на трибуну с мешком колготок и под аплодисменты и оживленный смех одарил им президиум: мол, попробуйте поделить это богатство между собой, а трудовые массы отказываются от такой мизерной подачки.
Трагедия этого фарса в том, что надуманный художественный образ стал живым человеком, что идеологическая абстракция стала реальностью.
Конечно, спикером быть хорошо (хотя и трудно), но шоуменом — лучше.
О телевизионных шоуменах, впрочем, в другой раз.
Юрий Богомолов
